«Ничего необычного в том, что случилось со мной, нет. Я был чемпионом и действительно самым сильным человеком. Потом десять лет — с 1968 по 1978 год — жил почти, как все, и стал таким немощным, что годы последующих тренировок с трудом собрали меня.

То, что я был чемпионом и действительно сильным, позволяет сравнивать оба состояния. Я узнал, как чувствует себя человек, далекий от физических нагрузок, загруженный работой, делами и уже прихварывающий.

Большие тренировки я свел к разминкам с тяжестями и бегу: два-три раза в неделю.

На таких тренировках я продержался вторую половину 1967 года и весь 1968-й. К исходу 1968 года я с удивлением и тревогой уловил аритмию и одышку. Впервые объявились головные боли. К весне 1969 года я лишь кое-как тянул тренировки - задыхался, аритмия не отступала ни днем, ни ночью. Новое потрясение вобрало все пережитое за последние годы. Мог ли я предполагать, что чрезмерные спортивные нагрузки ряда лет способны оборачиваться нервным износом, а в итоге — и потрясением?!

Я противился, не поддавался, но физическое состояние ухудшалось, и я оказался вынужденным прекратить тренировки. Я убедился: тренировки сами по себе не являются средством оздоровления.

Я уже не имел возможности полноценно вести свою основную заботу — литературную. Головные боли заставляли ее ограничивать. Садился за стол с головной болью, а часа через два она становилась просто нестерпимой.

За все годы тренировок и выступлений я всего два-три раза поддавался гриппу, а тут едва поспевал отбиться от одного — наваливался другой. К весне 1970 года я весьма отдаленно напоминал прежнего тренированного человека.

Неожиданно для себя я отметил боли в печени. Прежде я и не подозревал, что это такое. Боли после еды вскоре стали обычными и нередко сопровождались ознобами. К лету 1970 года я уже почти ничего не мог есть — лоб, щеки и даже шея дали какую-то темную пигментацию. В периоды наивысших обострений печеночной болезни я не в состоянии был поднять даже пять-шесть килограммов — наступала сильная боль. Врачи поставили диагноз: воспаление желчного пузыря.

Из всех видов физической нагрузки я справлялся лишь с полуторачасовой ходьбой. Но не дай бог в этой ходьбе прибавить шагу — мучительная боль в голове уже не покидала до ночи.

Будущее угнетало. Я сузил жизненное пространство до требования необходимости расход сил только на литературное дело. Я отказался от прежних знакомств, встреч, развлечений.

Впервые я пришел к мысли, что причины уязвимости человека в нем самом. Человек способен вынести невероятное, если закален дух. Да, да, сначала заболевает дух, потом — тело! Эта простая мысль потрясла.

С тех месяцев меня глубоко увлекла идея тренировки воли. Действительно, если овладеть, этим искусством, ты уже неуязвим и непобедим! Вот оно — подлинное всемогущество! Я понял весьма существенное: в восстановлении и сохранении здоровья над всеми лекарствами, тренировками и т. п. преобладает здоровая психика. Любая физическая деятельность, любые диеты, любые самые совершенные отдых и развлечение, обречены на провал. К тому времени я не мог почти ничего есть, поддерживая силы лишь весьма суровой диетой. Я был не в состоянии не только пить кофе или чай, но даже обыкновенную горячую воду, не рискуя получить возрастание аритмии и головной боли. Я не выползал из желудочных расстройств, десны мои кровоточили и нарывали. Я жил только искусственным сном снотворных.

С невероятной силой обозначается тоска по жизни. Я остро переживаю каждый восход солнца, каждый ливень или шум листвы под ветром. Я тоскую по каждому дню. Я считаю про себя: какой год я уже загнан болезнями на домашний пятачок... Хохот, голоса с улицы вызывают щемящую зависть.

Дни и ночи я перечитываю исповедь Аввакума. Меня завораживает неукротимость его духа и невероятная физическая крепость и выносливость. Я перечитывал житие и упорно искал ответ. Почему человек не развалился, не умер? Почему оставался неуязвим в голоде, неимоверной стуже и бедах? В чем основа этой стойкости?!... Да, да, убеждение! И ничто другое — только убеждение!

Жажда жизни, жажда выздоровления, вера в победу становятся такими могучими, что я уже не сомневаюсь в своих силах. Новой силой духа я по-новому организую все процессы в организме.

В одну ночь ко мне приходит понимание бессилия лекарств и врачеваний. Человеческий организм теперь представляется мне огромным ухом. И это ухо наставлено на тебя. Не проходит бесследно ни одна мысль. Малейшее движение мысли отмечается и подытоживается соответствующей физиологической реакцией. Не существует бесследных мыслей. Все мысли замыкаются в наших физиологических системах. Они суживают или расширяют сосуды, задерживают деятельность пищеварительных органов, нарушают сон или бешено гонят сердце. Невозможно проследить все множество этих ответных реакций. Скверные мысли, не блокированные волей сопротивления и мужеством поведения, злоба, раздражительность, страхи, жалобы, сомнения, беспокойство — все это оборачивается расстройством организма, а в течение длительного времени — хроническими расстройствами на уровне болезней.

Итак, очистить организм от яда лекарств и оздоравливать! Начать с ничтожного, но укреплять! Отвоевывать каждый шаг, каждый день без лекарств. Снижая дозы, отказываться от них, отказываться постепенно, но решительно отказаться в ближайшие месяц-полтора. День без лекарств и в движении — победа! Не поддаваться неудачам. Любые срывы, любые болезненные явления рассматривать как временные. Другого пути к выздоровлению нет! Я не сомневался в успехе, не допускал иного исхода, а это и есть то самое бехтеревское страстное, могучее и безоглядное убеждение, которое стирает прежнюю связь в мозгу.

Трудно поверить, но буквально с первых недель нового состояния я начал поправляться. Нет, болезнь сохранила инерцию, ее проявления давали о себе знать вполне определенно, но сила ее затуплялась с каждым месяцем.

Мои беды усугублялись тем, что я был лишен свежего воздуха и здорового круговорота крови. Я утратил способность к физической работе. Длительная бездеятельность сказалась на сердце, сосудах, легких. Без движения на свежем воздухе нечего и помышлять о выздоровлении. Я обязан двигаться. Мне пока недоступны тренировки. Любая ходьба для меня — продвижение к торжеству над немощью. Не гнаться за расстоянием и скоростью, не обращать внимание на скорость всех других людей — главное идти, вцепиться намертво в эту возможность!

Я поставил задачу — отойти от дома на триста метров. Когда я возвращался, мир качался и чернел, в ушах ревели водопады. Я выдавливал из себя улыбку, не чувствуя лица. Я входил в дом и плелся в ванную. Лишь там я отваживался переодеваться: с меня текли горячие ручьи. Я стаскивал совершенно мокрые рубашки. Но мне нельзя было даже смыть пот — я тут же простыл бы. Я утирался полотенцем и пережидал, когда остыну...

Та зима огнем и жаром прокатывала через меня. Я лишь туже взводил пружины воли. Теперь я не страшился перенапрячь их. Я уже вплотную подступил к понятию тренировки воли. Смутно оно уже рисовалось мне. Заклинанья делали меня чрезвычайно выносливым на срывы и сбои. Разве это не из области тренировки воли?.. Я много раздумывал, как найти формулу тренировки воли, как воспитывать нервную выносливость, как вернуть себе нервную свежесть и неутомимость? Это позволит возрождать нервную систему, держать под контролем все психические процессы, быть могучим до конца дней. Этот поиск завораживал, недаром я так вцепился во все, что касалось Бехтерева — его жизни, взглядов.

В этот раз я сознательно составил правила лечения. Я решил следить за своим настроением, переменить его, если угодно, стать Другим человеком. И это не только во имя излечения главных болезней — я «зарос» скверными чувствами, они отравляли жизнь, превратили меня в тягость даже для самого себя.

Правила я разделил на две части: самовнушения для воздействия непосредственно на состояние сосудов; стирание и воспитание определенных черт характера, а также постоянный контроль за настроением.

Слова для правил вырвались из души. Я лишь ужал их и подчистил. Я выучил их и наказал себе читать каждое утро. Читать, повторяя, так, чтобы представлять как физиологическую картину сосудов, на которые я обращаю часть правил, так и смысловую — это по другой части правил. Не твердить попугайски, а ярко, образно представлять. И не разочаровываться при срывах. Это трудный и затяжной путь. Десятилетиями я закладывал неправильности в работу организма и мозг. Долгие годы нужны, дабы сбить инерцию организма и привить себе новые черты характера.

Не успел я разобраться в истоках неприятностей, как поспевает новая беда. Я замечаю за собой некоторые странности — необыкновенную жажду, невозможность насытиться. Сдаю кровь на анализ. Вот это фокус? У меня довольно высокий процент сахара в крови! В первые дни я был оглушен: сахарная болезнь! Я дрогнул: ведь эта болезнь не позволит развернуть тренировки, как я их представляю, и, значит, я не смогу быть неутомимым и неуязвимым для бед. Через несколько дней во мне пробуждается ярость. Быть того не может! Я — хозяин себе! Буду ползти по сантиметру — не отступлюсь! Буду следовать оздоровительной программе! Буду тренироваться! Буду приучать эту болезнь к своему образу и пониманию жизни. Не я подчиняюсь ей, а она мне.

Я понимал: главное — верить. Непоколебимо верить в правоту и целительность того, что творишь. Ни на толику не сомневаться в себе и результатах работы. Даже ничтожная фальшь, ирония и сомнения сведут на нет любые усилия. Организм настроен на каждое ничтожное движение мысли.

Порой мне представлялось, что тело — мой злой и мстительный враг... Но не все было столь мрачно. Я видел солнце, небо, слышал людей — и забывал о неприятностях. Солнце, дожди, морозы, ветер, лес, настоящий, живой, — все это оказывало на меня чрезвычайное влияние. Я жил единой жизнью с природой, и это ощущение множило любовь к жизни. Именно в те годы я всей душой привязался к природе. Облака, течение реки, запах земли преобразовывались во мне стойкостью жизни. Вид могучих деревьев всегда вдохновляет меня. Я люблю старые деревья, знаю их по всей округе и поклоняюсь им. И я всегда верил, что вернусь к ним. Вернусь как товарищ по бытию, на равных. Не буду страшиться холода, жара и солнца, ветра, воды. Вес будет от жизни и для жизни. И все это я буду принимать с благодарностью.

Я сознавал: прежней беззаботности не будет. Отныне! Я до конца дней обязан работать, чтобы сохранять жизнь в нужном качестве. Это может нравиться, может не нравиться, но это делать придется. Я непрерывно обрабатываю сознание формулами воли. Я обрушиваю на сосуды всю мощь самовнушений. Я шепчу: «Любые препятствия и любые усталости преодолеваю без спазм. В мозгу действует могучий единый механизм антиспазматической связи и поддержания давления. Всегда раскрытые, раздвинутые сосуды и в них уверенный, мужественный ток крови под давлением сто пятнадцать миллиметров... — не больше и не меньше...» Я продолжаю набирать слова формул и глубже, глубже проникаю в картинку.

К октябрю я неузнаваем. Из груди исчезли последние хрипы, а ведь была не грудь, а какой-то испорченный граммофон: свисты, хрипы, бульканье. Бесследно сгинули боли из глаз. Ванны больше не простужали. Шею, наконец, перестало заклинивать. Разительно изменились к лучшему желудочно-кишечные дела. И одышки почти сошли на нет. Пульс значительно выровнялся, хотя и не выдерживал ритма.

И настроение — я ни на мгновение не сомневался в своих возможностях. Я был готов к любым испытаниям. Теперь я мог браться и за свои заветные книги.

Самый существенный вывод тех лет — это необходимость психической тренировки наравне с физической. И уже поистине забавно открытие того, что правила мускульной тренировки совпадают с правилами и законами тренировки, психической (волевой).

Я долго не мог сообразить, отчего я, крепкий физически человек, рассыпаюсь? И еще множество вопросов занимало меня.

Я видел: элементы психотерапии самоубеждением присутствуют во многих верованиях и нравственно-этических учениях. Я поражался, как слабые люди становились могучими, непобедимыми, физически несокрушимыми. В этом явственно проглядывал элемент психического преобразовательства. Мои выводы крепли, принимали более ясные формы. Затем последовало обращение к Бехтереву, его лечению внушением. Происходило выправление ненормальностей в деятельности внутренних систем. Исцеление чудотворной иконой — это ведь психотерапия, не больше. Это мгновенное разрушение старой связи, отравляющей жизнь. Нет, я уже не сомневался в главенствующем и определяющем значении психического фактора.

Подобно тому, как физические упражнения помогают выправлять различные недуги, так и психотерапия самовнушением лечит психику, возрождая утраченные качества и развивая другие, очень важные.

«Внушать следует мысли и чувства, запечатленные в формулы воли».

В основе искусства жить — освобожденность от любых форм страха. Из всех чувств страх — одно из самых сильных. Многоликий страх искажает психические процессы. Агрессивность и озабоченность во многом порождены страхами. Страх проникает в сознание беспокойством, раздражительностью, грубостью, слабостью, печалью, покорностью судьбе, сомнениями. При внимательном анализе поведения вдруг обнаруживаешь страх в своих самых невинных поступках и настроениях. Таким образом, человек оказывается под неослабным прессом этого чувства и его производных. Он как бы намагничен ими.

Страх и его производные оказывают разрушительное влияние именно в обыденных условиях, выступая в личине других чувств, вроде бы безобидных или не столь тревожных. Однако именно при страхе и подобных ему чувствах происходит угнетение функций, сужение сосудов, рассогласование различных процессов, потеря сил и т. п. Страх и его производные — это постоянный спазм всего организма, нарушенность в согласованности работы его органов, изменение психики. Эти чувства обворовывают нашу волю, калечат характер и разрушают здоровье. Снять напряжение страха, освободить все системы от его гнета — значит вернуть человека самому, себе.

Преодолевать «намагниченность» страхом помогают формулы воли. Эта терапия самовнушением весьма благотворно лечит не только психику, но и наши внутренние системы. Формулы воли для этого случая должны быть построены на отрицании и подавлении страха, утверждении мужества. Эти же формулы должны включать и такие чувства, как веру и убежденность в своей правоте, радостность настроения, любовь к жизни. Форма освобождения, преодоления любого страха — радость. Кроме того, она снимает общее напряжение организма, в том числе и различные спазмы. Радость — это набор нервной энергии, одно из самых ценных чувств. Его надо не ждать, а искать, культивировать, «возделывать»...

Не следует придавать значения обидам и предвзятым суждениям других. Нелепо ставить в зависимость от кого бы то ни было цели, помыслы и чувства. Воспитание спокойного отношения к обидам, несправедливостям, грубостям, — одно из самых трудных в системе выработки нужного характера.

Формула должна быть краткой и чрезвычайно выразительной. Тогда она всегда легко предлагается памятью. К примеру: «Я не сомневаюсь в себе и в своих возможностях! Я все могу!».

Надо держаться правила: «Любая мысль переходит в твой физический строй. Приучайся к дисциплинированному мышлению. Дави отрицательные чувства. Убирай мусор!»

И у меня было не все гладко. На первых порах и даже через годы в трудных столкновениях с жизнью доводы самовнушений порой рассыпались, брали верх прежние чувства и настроения. Однако с каждым месяцем я туже стягивал чувства в узду.

Мне возражали, будто это обедняет человека, делает его вроде машины. Это глубоко неверно. Я избавлялся от власти болезненных тревог, яда сомнений, упадка духа, гнета тяжких мыслей. Жизнь, наоборот, становилась дороже и привлекательней.»

                Юрий Власов. Стечение сложных обстоятельств  ( Часть 2 ).

"…Человек способен вынести невероятное, если закален духом. Да, да, сначала заболевает дух, потом тело! Эта простая мысль потрясла. Именно так - я расстраиваю деятельность организма всем хламом переживаний, ненужных чувств. Я начисто лишил себя радости.
И еще я понял нечто важное - самое важное, из чего в будущем выросла целая система взглядов и стала возможной эта их эволюция: тело, как и дух, нуждается в руководстве.

С того времени меня глубоко увлекает идея тренировки воли. Я по-всякому обдумывал эту мысль. Действительно, если овладеть этим искусством, ты уже неуязвим и непобедим! Вот оно, подлинное всемогущество!..

…Я понимал, что моя нервная система не соответствует уровню напряжений, которыми оборачивалась жизнь. Я искал способ сделать ее более устойчивой и на этой основе выправить здоровье. Я всегда верил в могущество воли и духа. Я решил овладеть волевыми процессами, не имея средств для этого. Я твердил о закаленности воли, больше разумея под этим мужество поведения при болях и неудачах и совершенно не сознавая, что волевые процессы упражняются, поддаются тренировке и закаливанию. Я полагал, что отказом от чрезмерностей в работе, упорядочением жизни верну нервной системе свежесть и работоспособность, восстановлю ее. "И еще следует искать радость!" - приказал я себе. Я искал опору в твердой воле, но только она одна не давала и не могла дать исцеления.

Беда заключалась и в том, что я пока не владел методикой оздоровления психики, больше того - не представлял, что она вообще возможна. Характер рисовался мне некоей константой, над которой мы не властны.

И всё же дальнейшее ухудшение здоровья я сумел предотвратить, и не только предотвратить, но по ряду показателей заметно выправить. И опять-таки за счет воли... Я находил книги о людях великого мужества и упивался ими.

С юности я не возвращался к исповеди Амундсена, а тут заново жадно пропахал все страницы. Что за человек! Пройти Северо-западным проходом, зазимовать на "Йоа", а потом пройти на лыжах 700 км, перевалив через горную цепь высотой 2750 м, чтобы с ближайшей телеграфной станции оповестить мир о победе, и вернуться обратно! В сутки пробегать по рыхлому снегу около 40 км, спать в снегу - ни рации, ни вертолетов на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств - волей преодолевать риск, усталость!.. Спустя 30 лет в дрейфе на "Мод" через Северо-восточный проход несчастный случай: падение плечом на лед высоких корабельных сходен - и опасный перелом. Через несколько дней медведица сбивает Амундсена, он падает на то же плечо. Не дожидаясь срастания кости, он прописывает себе суровое лечение - тренировки движением. Почти полгода беспощадных упражнений возвращают руке прежнюю подвижность. Но через три года рентгеновский снимок показывает невероятное: Амундсен должен был навсегда утратить способность двигать правой рукой. На том несчастья не кончились. В крохотной корабельной обсерватории Амундсен отравляется газом осветительной лампы. Лишь спустя несколько дней спало бешеное сердцебиение. Миновали месяцы, прежде чем он оказался в состоянии сделать что-то без мучительной одышки, и годы, прежде чем он поправился окончательно. Спустя четыре года после отравления врачи требуют ради сохранения жизни прекращения исследовательской деятельности. И в этом случае Амундсен тренировками возвращает здоровье.

Все верно! Идти навстречу грому пушек и ураганам - и побеждать!

А Уильям Уиллис? Сколько раз я перечитывал его книгу "На плоту через океан"! На 61-м году жизни один пересекает Тихий океан в его самой безлюдной и неспокойной части. Этот человек сочинял стихи, мог стать художником, а выбрал судьбу простого матроса. Что только не пережил он? Голод и бунт на паруснике. Уиллис тонул, умирал в джунглях от лихорадки, получал переломы, временно слеп - и все равно сохранял веру в жизнь. И вот это путешествие. Он мечтал о нем всю жизнь! Не имея денег, он собирает обыкновенный плот и отправляется в плавание. Все полагают - навстречу смерти, а он не сомневается - к победе! Всю жизнь он вынашивал эту мечту! Далеко от земли непонятная болезнь опрокидывает его, и он несколько дней корчится от нестерпимой боли. Нет ни лекарств, ни врачей - только океан. Он теряет сознание, приходит в себя, снова забывается. Проходят сутки. Боль достигает такой силы, что он с надеждой поглядывает на нож. В сознании дикая мысль: распороть живот у солнечного сплетения- там боль, распороть и, вырезав эту боль, избавиться от нее! А после - медленное исцеление. Исцеление при необходимости управлять плотом, двигаться, заботиться о пище. Нет, он все равно победит! Уиллис исчисляет курс и ведет плот к цели. Эта цель - мечта всей его жизни. Он слепнет от солнца и несколько дней лежит в тени под парусом, но плот все равно на заданном курсе. Он не упускает его с этого курса. Сокрушительные шквалы на целые недели лишают его сна. Он дремлет урывками по 5-6 мин. И он плывет и приплывет к цели. Затем новое плавание - от Самоа до Австралии. Ему предстояло преодолеть Большой коралловый риф. Его отговаривали жена, друзья - бывалые моряки. Однако Уиллис вышел в плавание. Он шел под парусом, переходил на весла, когда был штиль. Он спал, привязав руль к ноге. Однажды он сорвался с мачты и шесть дней провалялся парализованный на палубе, мучимый жаждой, но ни единой души вокруг! Он корчился от боли, но полз к воде. Он выжил!..

"И вот я один в мире воды, звезд, солнца и странствующих ветров..."

Не хватит и сотни томов для рассказов о мужестве людей. Но каждая история укрепляла волю, я будто умывался живой водой. Мечта помогает преодолеть печальные обстоятельства. И все время в сознании не угасала строка Михаила Зощенко из "Возвращенной молодости", его строка о себе: "Нет, я не стремлюсь прожить слишком много, тем не менее я считаю позорным умереть в 38 лет". И я считаю позором гибель в такие лета, не только позором, но и преступлением перед природой, предательством себя и своего дела.
Из пережитого я вынес один вполне определенный вывод: смерть собирает урожай там, где дух дремлет или болеет. Я пристально вгладываюсь в себя и окружающий мир: искал секреты владения здоровьем, тяготился зависимостью жизни от обстоятельств. Я мечтал управлять здоровьем, быть его хозяином, чтобы жить и делать свое дело и без помех, и счастливо...

... Я еще очень далек от исчерпывающего ответа. Я еще слишком многое не понимаю, а жизнь в таких случаях наказывает. Я еще опускаюсь до того, что жалуюсь знакомым. Часами жалуюсь по телефону, в письмах и разговорах. Я еще не сознаю, что всякая жалоба, пусть даже себе, - предательство себя, ибо трухлявит волю, умножает энергию болезни, укрепляет зависимость от всех болезней.

Дни и ночи я перечитываю "Житие протопопа Аввакума". Меня завораживает неукротимость его духа и невероятная физическая выносливость.
За всю жизнь Аввакум перенес столько страданий, что и маленькой толики их хватило бы свалить любого человека. Его неоднократно жестоко избивают - после чего он лежит сутками. Его бьют кнутом, сажают на цепь. Он проделывает путь в ссылку, полный нечеловеческих страданий...
С тех пор Аввакум называл себя "живым мертвецом". Его темница - яма под открытым небом, выложенная бревнами. Это настоящая могила... И именно тогда он обращается к литературному делу, если так можно назвать писательство в земляной яме. Он создает замечательные памятники русской письменности - исторические документы эпохи, среди которых первый по своему значению - автобиография. Кстати, это и первая художественная автобиография в русской литературе. Влияние этих документов столь велико, что после 15 лет заточения в апреле 1682 года Аввакума сжигают. Другого способа принудить его замолчать нет. Ему было тогда 62 года.

Я перечитывал "Житие" и упорно искал ответ. Почему человек не развалился, не умер? Почему оставался неуязвим в голоде, неимоверной стуже и бедах? В чем основа этой стойкости?

... Теперь я читаю все, что нахожу о лечении Бехтеревым внушениями. Это поразительно! Я глотаю каждое слово, они врастают в мою плоть, их не оторвешь уже никакой силой. Ведь можно внушить себе определенные мысли - и преодолевать болезненные состояния!
Впечатляющий пример владения собой приводит в книге "Таинственные явления человеческой психики" советский физиолог Л. Л. Васильев. На гастролях цирка в Ленинграде артист То-Рама демонстрировал нечувствительность к боли. Васильев познакомился с ним. Под именем То-Рама выступал австрийский инженер-химик. Он и рассказал о том, как стал артистом.

В конце первой мировой войны этот человек был тяжело ранен осколками гранаты. В госпитале его состояние сочли безнадежным. Его поместили в палату смертников. "Тогда, - рассказывал австриец, - во мне что-то восстало... Я стиснул зубы, и у меня возникла только одна мысль: "Ты должен остаться жить, ты не умрешь, ты не чувствуешь никаких болей". Я повторял это бесконечное число раз, пока эта мысль не вошла настолько в мою плоть и кровь, что я окончательно перестал ощущать боль. Не знаю, как это случилось, но произошло невероятное. Мое состояние стало со дня на день улучшаться. Так я остался жить только с помощью воли. Спустя два месяца в одном из венских госпиталей мне была сделана небольшая операция без общего наркоза и даже местного обезболивания, достаточно было одного самовнушения. И когда я вполне оправился, я выработал свою систему победы над самим собой и пошел в " этом отношении так далеко, что вообще не испытываю страданий, если не хочу их испытывать".
Жажда жизни, жажда выздоровления, вера в победу становятся такими могучими, что я уже не сомневаюсь в своих силах. Силой духа я по-новому организую все процессы в организме. Вздор, будто человек не может вмешиваться в деятельность внутренних органов. Ведь человек заболевает в большинстве случаев под влиянием определенного душевного состояния, которое становится доминирующим. В итоге неизбежно и расстройство организма. Стало быть, такая связь между духом и внутренними органами тесна и непосредственна.

И как-то ночью я понял, что лекарства и врачевания бессильны. Напор тяжких переживаний, волевая рыхлость превратили меня в раба недугов. Не существует бесследных мыслей. Все мысли влияют на наши физиологические системы. Они суживают или расширяют сосуды, задерживают деятельность пищеварительных органов, нарушают сон или бешено гонят сердце. Невозможно проследить все множество ответных реакций. Скверные мысли, горе, не блокированное волей сопротивления и мужеством поведения, злоба, раздражительность, страхи, жалобы, сомнения, беспокойства - все это оборачивается расстройством организма, а в течение длительного времени - хроническими расстройствами на уровне болезней.

Надо воспитать себя, а точнее, перевоспитать, дабы несчастья, горе, усталость и беды не обращались в подавленность, беспомощность, растерянность, страх, а, наоборот, разбивались об энергию сопротивления. Надо, чтобы единственным ответом на подобные чувства и события было поведение, организованное на преодоление печальных и трудных обстоятельств.

С того мгновения я начал верить в то, что нет безвыходных положений. Есть дряблость души и неспособность верно организовать свою жизнь и поведение. Любое непреодолимое стечение обстоятельств должно вызывать лишь одну реакцию: волевой отпор поведением.
Жизнь - это огромный дар, нельзя жить тускло, а я уже привык к постоянным беспокойствам, сомнениям, страхам, озабоченности - другим я и не был последние полтора десятка лет. Как можно жить, когда нет радости в жизни, когда не ждешь с интересом каждого дня?! Как не заболеть, коли ты в вечных страхах то за здоровье, то за какие-то прочие обстоятельства?! Дни в сомнениях, болезнях, страхах - ведь это не жизнь. Она теряет привлекательность, ее заслоняют беды, заботы, и мы уже не живем, а существуем по привычке. А все это означает и соответствующее состояние наших внутренних органов, их тонус, характер реакций, способность к сопротивлению неблагоприятным факторам. Организм буксует, чадит, самоотравляется и в итоге ломается во многих звеньях.

Да, да, надо изменить главное - отношение к жизни, взгляды на беды, несчастья и вообще на все!.. Когда я это понял, меня охватила лихорадочная радость! Нашел! Это то, что я искал! Теперь уже не играет роли, чем я болею. Этот отпор универсален. Он выведет мой организм из тупика!
В те дни я заново передумал все мысли, которые так потрясли меня летом 1977 года. Теперь это было уже не отчаянное горение, а определенное поведение, мое место в жизни и соответствующее отношение ко всевозможным предприятиям и срывам - и ничто другое. Волевое сопротивление, мужество поведения - все это наделяло необыкновенной радостью, забытой так давно, что я все те недели находился как в бреду. Я с содроганием думал о своей прежней незащищенности, бессмысленности в поступках, дряблости... Отныне все иначе!

Отныне любая беда, любые срывы, неудачи - это объекты работы, и ничто другое. Нет безысходности - выход всегда существует!
С первых недель нового состояния я начал поправляться. Нет, болезнь сохранила инерцию, и все ее проявления давали о себе знать вполне определенно, но сила их притуплялась с каждым месяцем.

За осень и зиму я наметил решить несколько задач. Основная - отказаться от лекарств. Они вносили хаос в реакции организма и в значительной мере снижали его защитные свойства. Лечить надлежит не болезнь, а причины, ее породившие. Таблетки способны обеспечить устойчивость на несколько недель, а я хочу быть хозяином здоровья. Не позволю и не допущу, чтобы жизнь находилась во власти таблеток. Обращаться к лекарствам необходимо лишь в критических случаях. Организм лечат его внутренние силы и никогда - лекарства. Лекарства лишь помогают преодолеть болезненное состояние. Поэтому мне и не помог двадцать один антибиотик, который я пропустил через себя к тому времени. Надо оздоравливать организм - крепкий, выносливый организм сам задавит все болезни. В этом моя генеральная задача.

Обязательно отказаться от снотворных. Они разрушили естественный сон, превратили меня в раба таблеток. Я страшился остаться без них. Но как можно мечтать о возрождении жизни и использовать снотворные, прямо влияющие на все психические процессы?! Таблетки - это уже признание своей зависимости от обстоятельств, это нарушение главного принципа возрождения, это червоточина в системе воли. Недопустима гнилая опора в новой постройке. Прежде, при старых взглядах, подобные лекарства оказывались неизбежными, но теперь я другой, навсегда другой.
Какое же презрение я испытывал к себе прежнему! И в самом деле, сломаться не в рискованной экспедиции, не при трагическом стечении обстоятельств и не в какой-то роковой эпидемии, а в московской квартире, в тепле, среди лекарств, обилия пищи, забот близкий! Это ли "не позор!..

…Находясь в новом психическом состоянии и по-новому понимая жизнь, я уже ощущал способность к безграничному управлению собой. Первая схватка за себя - отказ от искусственного сна. Возвращение природного сна я не называл ни пробой сил, ни попыткой - для меня здесь не было обратного хода. Я исключил отступление. Конечно, от безоговорочности решения отдавало истеричностью, однако в том состоянии вполне оправданной. Я ведь не сомневался в успехе, а это и есть то самое бехтеревское страстное, могучее и безоглядное убеждение, которое стирает прежнюю связь в мозгу.

Итак, вечером 14 сентября я выложил на ночной столик две таблетки, одну из которых переломил, надвое. Половинку я вернул в коробку. Доза была уменьшена на четверть. Нечего помышлять о выздоровлении без восстановления здорового сна. И это уже умножало готовность к сопротивлению.
Я проспал на уменьшенной дозе, как обычно. И следующую ночь проспал на той же дозе. Я решил постепенно снижать уровень лекарств в организме...

…Задремал, когда уже занимался день. И тут же поднял себя. Отныне я решил строго соблюдать час подъема.
Цену слабости и разболтанности я уже познал. Надо быть беспощадным к себе, иначе сложно восстановить сон, иначе будут одна расхлябанность и напрасные тяготы. …

…И наконец, я бритвой раскрошил половинку таблетки на три корявые частички. Это- было смешно, снотворный эффект таких доз был почти нулевой. Но я не хотел ставить организм в пиковое положение. Он привык к препаратам и на их отсутствие мог отозваться самым настоящим лекарственным психозом наподобие алкогольного... Конечно, я не спал. Временами забывался, но тут же меня прожигало, как током. И все же это блуждающее забытье обеспечило какой-то отдых...

Когда я допил последнюю частичку, настало время спать вообще без снотворных. Как ни был я защищен внушениями, ночь надвигалась стеной. Я встряхивал себя, освобождаясь от наваждений, но тут же возвращалось чувство беспомощности и возбуждения. Я повторял слова внушений и возрождал прежнюю решимость. А ночь уже потушила огни за окном и наполнилась тишиной. Кто жил на снотворных столько лет, сколько я, поймет мое состояние. В половине четвертого поднялась температура. Я казался себе обваренным, горел. Необычайное нервное возбуждение лишило возможности лежать или сидеть. Я шагал по комнате... Однако с утра включился в обычную работу. Я работал, занимался всеми прочими делами. И все время ощущал жар. Возбуждение не умерилось к ночи. Снова я не сомкнул глаз. Это был настоящий бунт организма. Безрадостные мысли гнули меня, но я не сдавался, выстраивая свои доводы. Лишь через преодоление привычки к искусственному сну - путь к выздоровлению! …

…Второй год отвыкания от снотворных я спал по 4-5 ч, и нередки были сквозные бессонницы. Подлинное восстановление сна наступило через три года. Оно было связано с общим оздоровлением организма…

…Я обязан был двигаться. Но мне еще были недоступны тренировки и бег, поэтому осенью, зимой и весной решил осваивать ходьбу, а дальше приступить к тренировкам. Ц ничто, и никто не остановит меня!
Первые прогулки... 8-12 мин топтания возле подъезда. На большее недоставало сил. Я становился мокрым, и меня начинало мутить. Эти первые недели меня сопровождали жена и дочь. С собой они несли запасные вещи - вдруг меня зазнобит или охватит ветер. Да, да, я был жалок и смешон! Я был таким, но не моя решимость. Она крепла с каждым часом. Я видел будущее и в нем себя.
Через 3-4 недели я поставил новую задачу - отойти от дома на триста метров. Когда я возвращался, мир качался и чернел, в ушах ревели водопады…

…Я становился все нечувствительней к невзгодам. Чем отзывчивей мы на невзгоды, неудачи, боли и тому подобное, тем, значит, больше боимся их и полнее оказываемся во власти страхов, которые сильнее всех ядов и болезней подтачивают организм. Я начал подрубать эту связь. Освободиться от страхов и сомнений! Я брел пока еще ощупью, но в верном направлении.

Та зима огнем и жаром прокатывала через меня. Я лишь туже взводил пружины воли. Теперь я не страшился перенапрячь их. Я уже вплотную подошел к пониманию тренировки воли. Смутно она уже рисовалась мне. Я много раздумывал, как найти формулу тренировки воли, как вернуть себе свежесть и неутомимость. Не верю, будто они даны неизменными и жизнь их лишь умаляет, сокращает и выцеживает до дна.
Во всех испытаниях я придерживался правила: преодолевать любые новые трудности, держаться программы оздоровления, а организм сам скорректирует неправильности, он этому научен природой. Вся загвоздка в том, что мы не верим ему и еще - не умеем терпеть. Мы от всего без колебаний отгораживаемся микстурами, уколами, таблетками и жалобами - сами ничего не хотим делать. Мы постоянно вносим в организм беспорядок и ослабляем его. Но самое главное - мы боимся. Страх - могущественный инстинкт. Все, что связано со страхом, организм воспринимает в первую очередь и запечатлевает чрезвычайно надежно. Так вживаются скверные мысли, болезненные состояния духа, а к ним уже и приноравливаются соответствующие функции организма - ведь страх оберегает жизнь, иначе нельзя! Организм почитает страх как своего верховного охранителя.

Я дал слово держаться в любом случае, даже если весь мир станет убеждать меня, будто я безнадежен. Пока я сам не соглашусь, ничто не может сломить меня - это генеральная установка для работы организма. Надо лишь следить за строем мыслей, не засорять организм опасными и ненужными командами. Я все ближе и ближе подступал и идее волевого управления организмом.

Я начал понимать: главное - верить. Надо непоколебимо верить в правоту и целительность того, что творишь. Ни на толику не сомневаться в себе и результатах работы. Даже ничтожная фальшь, ирония и сомнения сведут на нет любые усилия. Организм настроен на каждое ничтожное движение мысли. Любая преобразуется в физиологические реакции - это от великого приспособления организма в борьбе за выживание Беда в том, что мозг посылает не только разумные команды, - по этой причине наступает рассогласование важнейших жизненных процессов. Иначе быть не может: при накоплении определенной информации, соответствующем уровне сигнала организм неизбежно совершает поворот в сторону, диктуемую психическим состоянием. Характер имеет непосредственное отношение к здоровью. Поэтому и есть люди, способные вынести невероятный груз горя и бед, - характер оберегает их от разрушений и болезней. Радостный, волевой и деятельный характер в конце концов проведет через любые препятствия и приговоры судьбы. И при любом, даже самом неблагоприятном, стечении обстоятельств он сохраняет возможность преодоления их действием. Нельзя долго о чем-то жалеть - это всегда от оглядывания назад, сомнений в своих способностях, это умаление значения воли. Надо нести в себе правило: будь господином своих мыслей, любая мысль переходит в твое физическое состояние, осваивай дисциплинированное мышление, дави отрицательные чувства, убирай "мусор"... Моя оздоровительная программа: ванны, тренировки, разумное питание и психотерапия самовнушением - должна обернуться устойчивостью в здоровье и ясностью мышления. Без этого жизнь не представляется мне достойной, и я буду искать пути возрождения ее. Но пока нужно терпеть. Заложенные семена дадут всходы. Нужен немалый срок, дабы изменить инерцию и в мозговых процессах, и в физических. Слишком долгим было время развала и невежественного отношения к себе.

Физические нагрузки - великий согласователь всех основных процессов в организме. Повышение тренированности не может не повлиять благотворно на устойчивость организма, его способность сопротивляться болезням - это общий принцип.

Не тренировки погружали меня в болезненность, а неспособность нервной системы переносить даже незначительные напряжения. Я сдал нервно, а уже после, что называется, "посыпался" и физически. Однако в новых условиях тренировка должна исходить из несколько иных принципов: начав с ничтожного, нужно приучить организм к нему и по капле увеличивать это ничтожное. Боль, тяжесть сохранятся, и, надо полагать, весьма значительные, но я должен их вынести... Иного пути к возвращению в жизнь нет.
А как же иначе? Нет плохой жизни - есть неумение жить. Во всех провалах виноват я, а не жизнь. Я не сумел повести себя разумно. В нервных срывах, болезнях, бессонницах и безвыходных положениях, которые мне мерещились, - неумение жить. Во всех провалах виноват я, а не жизнь!
Эти слова по-новому определяли отношение к жизни. И они делали меня крепче. Поистине, слово - знамя всех дел...
Я упрямо продолжал тренировку в любом состоянии, упрямо набирая наклоны и вращения. Все в этой работе свято - она для здоровья и возрождения!

Часто я начинал шептать вслух: "При различных наклонах облегчается ток крови, рассасываются солевые отложения, уши не болят, питается мозг. Я очень устойчив. Я как чугунная чушка, и все вокруг меня на месте. Я не знаю, что такое боль и головокружение!" А потом уже без всяких формул и заданностей вырывались слова веры в победу.

Этот путь так сложен оттого, что я слишком далеко ушел в развал и бессилие. Я почти погубил себя невежеством. Теперь я отрицал любые причины развала и болезней: и тяжкий труд, и беды, и несчастья. Ничто не имело уже власти над жизнью, кроме воли. Только мысль способна беду сделать бедой, а тяжкую работу - горем и надрывом. Только сознание определяет роль любого явления для твоей жизни. Закаленное, воспитанное сознание любую беду принимает лишь как задачу - и преодолевает ее. Болезнь и смерть - это прежде всего поражение воли...
Я видел солнце, небо, слышал людей - и забывал о неприятностях. Солнце, дождь, ветер, лес - все это оказывало на меня чрезвычайное влияние. Я жил единой жизнью с природой, и это ощущение множило волю сопротивления. Даже не так - не волю сопротивления, а любовь к жизни. Пока это чувство не угасает, человек может вынести все…
…И все же я был на подъеме! Это чувство жило во мне. Я совершил столько грубых ошибок - в другое время свалился бы, но мощь нервного сопротивления и возрождения такова, что я переступил через все невзгоды. И самое главное - я жил, не лежал и не гнил в болезнях. И я медленно, но прибавлял в способности работать. Постепенно я приучил себя к работе над книгой…

…Нередко я слышал насмешки в свой адрес, подчас обидные и глумливые. Я не придавал им значения. Пусть болтают что угодно. Себе цену я знал. Любое мнение обо мне оставляло меня равнодушным. Это отгораживало от зла.
Когда я впервые пробежал 3 км без отдыха, я испытал потрясение. Я пробежал эти километры - пусть пустячные, очень далекие от настоящей беговой выносливости - и не оглох, не онемел от головной боли…

…Веду я рассказ только об основных трудностях, а сколько было мелких и порой весьма болезненных неприятностей в тренировках и закаливаниях! Без преувеличения: они следовали почти без перерыва. Это ложилось тяжелым гнетом. И он способен смять, если ему не противопоставить неукротимость духа. Никогда нельзя терять веру в себя - какие бы беды ни обрушивались и какие бы приговоры ни выносила судьба! Окончателен лишь твой приговор. До той поры, пока ты не вынесешь его, пока сам не признаешь себя сломанным, ты не побежден, организм борется и есть возможность для преодоления самых черных и безнадежных состояний. Все зависит от силы волевого сопротивления, от умения найти верное поведение и средства борьбы. Безвыходных положений нет, безвыходное положение- это слабость духа и признание поражения. Пределы сопротивления безграничны. Организм невероятно стоек и живуч, если им управляет закаленная воля. Самая высшая опора - ты сам. Нет ничего надежней этой опоры.

Первостепенная задача - беречь мозг. Слишком часто этот верховный руководитель жизни измучен, перегружен, отравлен да к тому же расстроен вздорными командами и чувствами. О каком управлении организмом может тогда идти речь? Длительные и упорные перегрузки мозга искажают работу всего организма, оборачиваются самыми неожиданными недугами. Проще держать себя в порядке - это, кстати, обеспечит гораздо большую отдачу умственной энергии. Да и какая радость - загнать себя и после лечиться, страдая, весь остаток жизни. Не способен утомленный, издерганный, затравленный мозг руководить жизнью. Чистота крови, здоровый сон, разумное питание, обилие воздуха, здоровый психический склад и здоровое психическое восприятие - из этого собирается мощность жизни. Чем больше эта мощность, тем труднее организм поддается невзгодам и болезням.

Итак, я добился того, к чему стремился. Я преодолел болезни и вытащил себя из развала. Нет, я не исключаю каких-то неприятностей со стороны организма - слишком серьезный вред ему был нанесен. Но я не сомневаюсь, что справлюсь.

Из раасылки по здоровью.